Даже филина стоны-вопли не нарушат ночной покой,
этот лес был давно затоплен злою волею колдовской,
поглотила вода тропинки, обнимает стволы вода.
Заклинанье необратимо…
И останется навсегда
лес угрюмой и мрачной чащей, зеркалами седых небес.
…Только если проснется спящий, то, конечно, очнется лес.
Спит хранитель в гробу дубовом в темном озере средь цветов,
разбудить его может слово, но, какое, не знал никто,
и тянулись до леса люди – замирали середь воды,
сколько лес перевидел судеб, ни одна не зажгла звезды.
Мир менялся. Гремели войны, выжигая свои следы.
Оставался всегда спокойным островок колдовской воды.
И однажды июльской ночью – звезды прятались в облаках,
ветер плакал почти по-волчьи, месяц щурился свысока –
тонкий юноша-паутинка словно выткался из теней,
под водой разглядел тропинку и бесстрашно шагнул по ней.
Лес прекрасен: мерцают блики в зеркалах неподвижной мглы,
поразительны и велики основательные стволы,
запах лилий дурманит разум, хороводами – светляки,
и почти незаметен глазу черный гроб посреди реки.
Подойти, положить ладони, отодвинуть преграду прочь
и увидеть: хранитель сонный открывает глаза.
И ночь
опрокинутой звездной чашей отразится в его зрачках,
золотая метель запляшет на деревьях и светлячках,
вспыхнет радуга над рекою. И рассеется навсегда
вместе с силою колдовскою заговоренная вода